Драматический |
16+ |
Борис Щедрин |
19 декабря 2003 |
2 часа 30 минут, 1 антракт |
Есть такой театроведческий штамп — делить актеров на прокуроров и адвокатов своих ролей. Мария Ермолова, мол, была страстным защитником на сцене, за то студенты ее носили на руках, а Мария Савина, напротив, была обвинителем. Чтобы прочувствовать эту дихотомию вполне, довольно увидеть две премьеры в обоих МХАТах, чеховском и горьковском. Олег Табаков только что сыграл фабриканта из пьесы Островского «Последняя жертва» — и превратил свою роль в апологию капитала, иначе и не скажешь. Татьяна Доронина играет горьковскую пароходовладелицу Железнову — и напротив, гибнет вместе с этим прогнившим классом. Глупо было бы настаивать на том, что Доронина не играет Вассу Железнову, а исключительно хоронит капитал. Нет, словами блаженной Вассиной дочери, она в первую очередь «не дура, не умная, а просто человеческая женщина» — сложная, мощная, двужильная. Но вот ведь у Горького, как известно, есть два варианта «Вассы». Первый — детерминистский, в духе Ибсена и Гамсуна; Табаков, например, в подобном духе играет полицейского служаку Коломийцева в другой горьковской пьесе, «Последние». Но вот второй вариант «Вассы» конкретней, он именно что про гибель класса, и Доронина выбрала именно его. И даже не сличая текстов, зачеркнув в памяти все перипетии деления МХАТа и страны и ни разу не видев красных флагов на ступенях МХАТа на Тверской, сложно не заметить, как бестрепетно Васса уговаривает мужа-педофила отправиться на тот свет, насколько хладнокровно приказывает донести на невестку-революционерку. Можно было бы закрыть глаза, но в уши ворвется митинговое: «Платить согласна, кланяться — нет!» Есть еще один театроведческий штамп — «художественная убедительность». Так вот, пусть бы играла Татьяна Васильевна хоть про то, как все прогнило в нашем королевстве, хоть про Россию, которую мы потеряли; было б это убедительно, я бы первая шумела: бегите и смотрите, Доронина играет Вассу! Но актеры — и Доронина тут не исключение — играют в таких консервированных штампах, что никакой бы адвокат не оправдал их.